143
Как одно из средств варьирования количеством слогов в определенных звукосочетаниях, П. служит для смысловых чередований звукописи и для организации ритмики в худ. тексте.
Уже первые скептики доказательством искусственности С. признавали безразличное, на первый взгляд, употребление полногласных и неполно-гласных форм: «почему в одном месте вранъ, на забралѣ, славіи, преградиша, а в другом воронъ, на заборолѣ, соловій, прегородиша», — спрашивал И. Беликов (Некоторые исследования... С. 453). Ответом на подобные вопросы и стали последующие исследования, сначала как далекие подступы к систематич. описанию всех относящихся сюда форм (А. Смирнов), а затем и системно — как явление древнерус. яз. и как проявление стиля в тексте С.
Попутно шла текстологич. разработка памятника, в результате которой уяснились принципы графич. передачи полногласных форм и их вариантов (древо, брезѣ, а не дрѣво, брѣзѣ, как полагалось бы, исходя из истории форм), а также взаимное соотношение полногласных и неполногласных форм (младъ, но помолодити, преди, но напереди и т. п. в зависимости от структуры и морфол. принадлежности слова) или аргументир. предположения о замене одной формы другой в процессе переписывания текста (гороностаемъ в горностаемъ).
Затем были приведены полные списки обоих вариантов в С. (С. П. Обнорский и др.), из которых выяснилось, что:
1. только в полногласной форме встречаются тут слова дорога (дорога братия), король, пороси, сорока (дважды), узорочье, вережени, ожереліе, болого, болонь, болото (трижды), колоколы, молотити, полонити (дважды), ся поволокоста, шеломъ (13 раз во всех формах), шеломя (дважды), а также собств. имена Всеволодъ, Велесовъ, городеньские;
2. только в неполногласной форме: крамола (4), страна (4), бремены, время (8), древо (6), жребий (2), стрежаше, среди (3), чресъ (5), власть (2), злато и производные (22), облако (4), пламянъ (20), глаголати (12), скратишась, а также Новуградъ (2), Бѣлаграда;
3. в обеих формах употреблены слова: городу (1) — градъ (10), хороброе (1) — храбрый (15), воронъ (1) — вранъ (3), забороло (1) — забрало (3); берегъ (1) — брегъ (4), напереди (1) — преди (1), предъ (2), предними (1) и префикс пре- (8) при имени собств. Переяславль, Володимиръ (1) — Владимеръ (4) — с исконным суф. -мер-; ворота (2) — врата (2), дорогыи — драгый, заворочаеть — ся обратиша, загородите — прегородиша — преградиша, боронь — брань, голова (4) — глава (2), голоси (2) — гласъ (1), соловіи (2) — славій (3), молодый (2) — ся помолодити — младый (1).
Всего в тексте С. полногласных форм 33 (55 словоупотреблений), а неполногласных — 48 (138 словоупотреблений); к этому следует добавить имена собств. — 51 неполногласные (144 употребления) и 34 полногласные (58 употреблений); в этих подсчетах не учтены явно не относящиеся сюда формы типа сребряный (из съребро), а также человѣкъ, паполома и теремъ.
Дальнейшие сопоставления в узких контекстах формул позволили установить стилистич. дифференциацию полногласных — неполногласных
144
форм. В сочетаниях народно-поэтич. характера всюду представлены полногласные варианты, а в формулах высокого стиля и в сочетании с архаич. формами (глагола) — неполногласные (Обнорский): ср. «врани граяхуть», «врани възграяху», «врани не граахуть» — «не тебѣ, чръный воронъ, поганый половчине»; «хощу главу свою приложити», «а главы своя поклониша» — «снопы стелютъ головами»; «тяжко ти головы кромѣ плечю, зло ти тѣлу кромѣ головы»; «тамо лежатъ поганыя головы половецькыя»; «дѣти бѣсови кликомъ поля прегородиша, а храбріи русици преградиша чрълеными щиты» и т. п.
После столь очевидных сопоставлений стало обычным утверждение, что варьирование форм — «стилистический прием», что неполногласные формы призваны воплощать «высокоторжественный стиль» (Ларин. Лекции... С. 163). Однако явное расхождение между дублетными формами в именах и глаголах, а также наречиях и предлогах (пологласие преобладает) требовало выявить отношение между высокими неполногласными «славянизмами» (как они называются по традиции) и народно-разговорными полногласными формами, обычно включенными в бытовой контекст. Л. П. Якубинский показал, что за стилистич. дифференциацией форм скрывается семантич. их расхождение. Напр., слова типа время, предъ, чресъ и др. одинаково распространены и в «церковнославянском», и в рус. яз., но имеющие варианты формы семантически распределены по принципу, отчасти уже описанному и Обнорским (на примере гласъ — «возглас, отзвук», но голоси — «звуки речи или пения»): прямое (исходное, номинативное) значение слова всегда соотносится с полногласным вариантом, а переносное (обычно метонимическое) с неполногласным, ср.: голова — глава как «жизнь», на борони — брань как «битва» и т. п. Семантич дифференциация корней подкрепляет стилистич. функцию словоформ, наполняя стилистич. разграничение определенным смыслом (подтекстом). То же наблюдается в эпитетах С.: неполногласные формы тут представлены при переносном (и отвлеченном) значении: «дѣти бѣсови кликомъ поля прегородиша (конкретное значение), а храбріи русици преградиша (сопряжение конкретного и отвлеченного значений: «землю русскую») чрълеными щиты».
Попытки описать полногласные — неполногласные формы как явление синонимии (В. Л. Виноградова, Т. Н. Кандаурова и др.; на этом принципе основан и «Словарь-справочник» к С.) не дали положит. результата, поскольку механически представленной дублетности этих форм в самом произведении нет (вообще подобное утверждение завело бы в тупик изучение худ. особенностей текста).
Напротив, углубленное изучение текста в направлении, заданном Обнорским и Якубинским, привело к обнаружению новых семантич. пар в С.: брегъ — «скала, обрыв» и берегъ — «берег (реки)», воронъ — «хищный враг» и вранъ — «ворона» и т. д. Возникла полная уверенность в том, что, несмотря на некоторые позднейшие поновления, текст С. довольно точно, «в составе различных метафорических выражений употребляет неполногласные формы» (Кандаурова. С. 98), тогда как полногласные формы всегда связаны с конкретными речевыми формулами. Особенно явно это распределение форм проявляется у глаголов: в инфинитивной основе преобладают неполногласные морфемы (преградиша, преклонишась и пр.), в основе наст. вр. обычна полногласная (заворочаетъ, молотятъ
145
и пр.), т. е. проявляется такое же противопоставление конкретного (полногласие) и отвлеченного (неполногласие). Таков семантич. принцип, заметный на оппозициях формул с употреблением одного и того же слова, почему и использование полногласных и неполногласных форм в С. представляется функционально оправданным; по-видимому, при переписывании текста это и стало причиной его сохранения почти в целом виде: узко стилистич. разграничение рассматриваемых форм вряд ли выдержали бы последовательно позднейшие переписчики.
Из подобных сопоставлений вытекало также, что удивительная сохранность исходного распределения форм обязана ритмич. структурам текста и объясняется древнерус. изменениями ударения. Якубинский заметил, что преобладание в С. неполногласных форм непосредственно связано с окружающими звуковыми комплексами, соотносясь по структуре, и все вместе эти средства уст. речи «помогают осуществлению звуковой организации соответствующей части текста, т. е. выступают как средства звуковой выразительности поэмы» (О языке... С. 77). Напр., форма ратаевѣ (вм. оратаи?) при рѣтко: «рѣтко ратаевѣ»; устойчиво сочетание с имперфектом у слова врани: «грааху(ть) врани». Это безусловно важное уточнение, которое способно объяснить преобладание именно неполногласных форм в тексте. Так, заключит. формула «страны ради, гради весели» ни в каком состоянии не могла бы включить в себя полногласной формы городи; столь же трудно — по ритмич. соображениям — представить себе полногласную форму в стихе «давечя рано предъ зорями» (В. Чапленко) и т. п. Несомненно ритмич. цельности обязана и неполногласная форма злато в сочетании «а злата и сребра» — как уподобление нормальной форме сребра.
Следует подчеркнуть, что в системе стилистич. соответствий полногласия и неполногласия в той же функции способны выступать и семантически не связанные слова, создающие в тексте С. катахрезу и парономазию: славу — соловій, братіе — брани — боронь и т. п.
Лит.: Беликов Ив. Некоторые исследования о Слове о полку Игореве // Учен. зап. Моск ун-та. М., 1834. Ч. 5. № 3. С. 453; Головин. Примечания. С. XVII; Буслаев Ф. И. Историческая грамматика русского языка (М., 1863). М., 1959. С. 60; Житецкий П. (рец.) A. Ogonovskij. Über das altrussische Lied von Igors Heerzug // AfslPh. Berlin, 1877. Bd 2. S. 651; Смирнов. О Слове. II. С. 27—28; Максимович М. А. Собр. соч. Киев, 1880. Т. 3. С. 558; Обнорский. Очерки. С. 190—193; Вачнадзе С. М. Словарь «Слова о полку Игореве» и его стилистическое использование // Тр. Тбилис. гос. пед. ин-та. Тбилиси, 1947. Т. 4. С. 142—143; La Geste (см.: Jakobson R. Selected Writings. The Hague; Paris, 1966. Vol. 4. P. 130, 164—191, 658—659, 662—663, 683—684); Якубинский Л. П. 1) О языке «Слова о полку Игореве» // Докл. и сообщ. Ин-та рус. яз. М.; Л., 1948. Вып. 2. С. 77—78; 2) История древнерусского языка. М., 1953. С. 324—327; Чапленко В. Мова «Слова о полку Ігореві». Winnipeg, 1950. С. 12—14; Кандаурова Т. Н. Полногласная и неполногласная лексика «Слова о полку Игореве» (к вопросу о датировке памятника) // Вопр. грамматики и лексикологии рус. яз. М., 1973. С. 76—99; Ларин Б. А. Лекции по истории русского литературного языка: (X — середина XVIII в.). М., 1975. С. 153—154, 163—164; Колесов В. В. 1) Ударения в «Слове о полку Игореве» // ТОДРЛ. 1975. Т. 31. С. 30, 36—37; 2) Древнерусский литературный язык. Л., 1989. С. 95—97, 264—268; Виноградова В. Л. 1) Глава / голова в древнерусском языке и в «Слове о полку Игореве» // Древнерус. лексикология и лексикография. М., 1980. С. 144—160; 2) Лексическая синонимика в «Слове о полку Игореве» // Рус. яз. в школе. 1985. № 1. С. 55—58; 3) Слово в «Слове о полку Игореве» // Альм. библиофила. М., 1986. Вып. 24. С. 155—157; Гаспаров Б. М. Поэтика «Слова о полку Игореве». Wien, 1984. С. 240—248
В. В. Колесов
Смотреть больше слов в «Энциклопедии "Слова о полку Игореве"»